O'er the Misty Park of Haga

Беврон был свидетелем того, как все начиналось, ибо оказался в числе кавалеров, сопровождавших герцога Анжуйского, когда он навещал свою матушку в Лувре. Надо сказать, Беврона всегда шокировала непринужденность, с которой Месье предъявлял матушке своих миньонов, включая Эффиа. Ведь были же у него при дворе и относительно приличные люди, в небольшом числе, но были! Например, гофмаршал дю Плесси-Прален, бывший гувернер Месье (старый распутник, но хоть не содомит), или его сын, граф дю Плесси. На месте своего господина Беврон приводил бы к матушке их, миньонов же оставив для своей теневой жизни. На первых порах он панически ожидал разоблачения: кто-нибудь когда-нибудь должен открыть королеве глаза на то, кем являются эти экстравагантные молодые люди, повсюду сопровождающие герцога Анжуйского. Но ничего подобного не произошло, Анна Австрийская неизменно привечала их. Она, по-видимому, до сих пор ценила общество мужчин, и ей нравились эти кавалеры, которые были с ней так отменно любезны, причем, в отличие от постоянных спутников ее старшего сына, не забывали о ней сразу, едва в комнату входила молоденькая фрейлина. Впрочем, не все пользовались ее благосклонностью. Так, графа де Гиша она не жаловала, зато к Эффиа была милостива, а того, кто пришел на смену Эффиа (скоро, скоро и он выйдет на сцену!), любила почти как родного сына. Впрочем, она и была его крестной родительницей.
Вообще же отношения Месье с матерью представляли собой огромную загадку. Беврон так никогда и не смог понять, что ей известно о нем, а что – нет.
Отужинав с вдовствующей королевой, Месье отправился восвояси и шел со своими спутниками извилистыми, темными и пустынными галереями Лувра. Этот дворец был велик и отличался еще более беспорядочной планировкой, чем Пале-Рояль, и расставить повсюду стражу или хотя бы просто осветить все укромные уголки было невозможно, поэтому изредка в этих пустынных галереях случались настоящие грабежи (каждый такой случай почему-то ужасно веселил Месье), а уж то, что они использовались как отхожее место или дом свиданий, и вовсе было обычным делом. Вот и сейчас они вдруг услышали звуки, источник которых не оставлял сомнения, – приглушенные женские стоны и отрывистое мужское пыхтение. Действо определенно происходило в глубокой оконной нише, занавешенной потертой портьерой.
Месье весь засиял от восторга, сделал спутникам знак соблюдать тишину и на цыпочках (насколько позволяли высоченные каблуки) покрался к окну. Миньоны набрали побольше воздуха, готовясь свистеть и улюлюкать, и предвкушали, как будут гонять парочку по галерее. Умора, как эти двое будут улепетывать в спадающих штанах и юбках…
Но дело сразу пошло не так, как планировалось.
Месье отдернул портьеру – и только чудом отскочил, прежде чем его успело проткнуть – и, судя по силе выпада, не исключено, что насквозь – смертоносное лезвие. Все произошло не за мгновение, а за малую долю мгновения. Такая стремительность выглядела почти даже сверхъестественно, с учетом того, что фехтовальщик только что был занят совсем другим делом, нападения явно не ждал, да и шпагу вряд ли держал под рукой. Видимо, привычка чуть что, вытаскивать клинок и убивать не глядя, была у него врожденной, и он делал это так же бездумно и механически, как, скажем, люди зажмуриваются, если резко поднести какой-либо предмет к их глазам. Он снова бросился на Месье, дабы довести дело до конца, но, по счастью, вовремя узнал его и остановился.
Тут все опомнились, и началось настоящее светопреставление. Девица – это была какая-то незначительная фрейлина, служившая то ли Великой Мадемуазель, то ли кому-то из ее сестриц, то ли вовсе изгнанной английской королеве, – тоже увидела, кого едва не имел честь пришить ее ухажер, и принялась визжать. Миньоны окружили Месье и загалдели наперебой, спрашивая, не ранен ли он. И только два человека на этом птичьем базаре хранили спокойствие и молчание. Первым был Месье, который, видимо, был ошеломлен случившимся и попросту лишился дара речи, а вторым – сам виновник происшествия. Его дама, торопливо одернув юбки и придерживая на груди спадающий корсаж, бросилась на колени, обняла ноги Месье и заблажила, заливаясь слезами:
- Ваше высочество, ради всего святого, простите нас! Мы не хотели! Я не хотела! О, зачем я не прикрыла вас своей грудью! Лучше мне тысячу раз умереть, чем один раз подвергнуть опасности вашу жизнь! О, господи! О, я несчастная!.. Я умоляю вас о прощении, монсеньор!

- Встаньте, сударыня, и отойдите подальше, – сурово сказал ей Эффиа. – Вам известно, как караются подобные чудовищные покушения.
Но юноша со шпагой оставался недвижим, разве что убрал клинок обратно в ножны да слегка поддернул штаны, не потрудившись даже их застегнуть. Вид у него был абсолютно безразличный ко всему. Тут надо сказать, что шевалье де Лоррен (давайте, в самом деле, называть героя его именем, коль скоро оно нам известно!) никогда не выражал раскаяния, что бы там ни случилось. Иногда, по прошествии долгого времени, он косвенно признавал, что напрасно совершил то или иное деяние, и, судя по тому, что он продолжал помнить об этом деянии, оно все-таки как-то тревожило его совесть (или то, что было у него вместо совести), но никто и никогда не слышал от него ни слова сожаления. Некоторые пытаются, не принося формальных извинений, делом показать, что они осознают свою вину. Так, Месье, которому высокое положение не позволяло извиняться перед кем-либо, кроме короля, заглаживал свои свинства, даря подарки. Но шевалье никогда не снисходил и до этого. Натворив что-то, он спокойно смотрел на дело рук своих и молчал. Сатанинское впечатление от этого пустого взгляда и равнодушного молчания усиливалось выражением лица. Когда шевалье сравнивали с ангелом, то имели в виду не его красоту (в которой было очень мало ангельского), но, главным образом, совершенное бесстрастие и неподвижность его лика. Ничто на грешной земле не могло поколебать эту безмятежность – даже то, что Единственный брат короля едва не попрощался с жизнью. Наверное, и над трупом Месье шевалье стоял бы с таким же ангельским спокойствием, сомкнув уста и слегка опустив длиннейшие ресницы.
Узнав его поближе, Беврон понял, что спокойствие это напускное, в действительности шевалье – такая же пламенная натура, как и Месье, и если он просто смотрит и молчит, то это совсем не значит, что он ничего не чувствует, внутри, под этой неподвижной оболочкой, может творится все, что угодно. Но в тот момент он еще этого не знал и был изрядно шокирован этим спокойствием. Даже подруга шевалье была смущена этой реакцией, вернее, отсутствием какой-либо реакции.
- Ну, что вы там стоите, чудовище, – воскликнула она. – Умоляйте его высочество о прощении! Скажите, что вы не хотели причинить его высочеству вред!
Только тогда шевалье понял, что, наверное, и правда нужно что-то сделать, и преклонил колено. Но надо было видеть, с каким усилием он согнул ногу, как будто все в нем сопротивлялось этому простому действию.
- Простите меня, ваше высочество, – сказал он своим ровным негромким голосом. – Я вас не видел и не знал, что это вы.
- Вы всегда бросаетесь на людей вот так, не глядя? – возмущенно спросил Беврон. – Однако, сударь, вы находитесь в Лувре. А если бы это был его величество?
- Увы, мне и в голову не могло прийти, – ответил шевалье, – что его величество или его брат могут быть способны на подобную шутку. Я был уверен, что это какой-нибудь пьяный лакей.
«Лучше бы он и дальше молчал», – подумал Беврон, и наверняка не он один, а фрейлина не только подумала, но и метнулась к коленопреклоненному юноше и зажала ему рот ладошкой. Месье, который только начал приходить в себя, снова опешил и потерял дар речи.
- Итак, господа, – зловеще сказал Эффиа, – кто из вас желает отомстить за монсеньора и прикончить этого невежу?
Сам он, судя по всему, решил передать эту честь кому-нибудь другому, что было весьма благоразумно, если принять во внимание фехтовальные таланты юного кавалера и его безвыходное положение, которое, бывает, толкает людей на самое безрассудное сопротивление.
- Нет, – вдруг подал голос Месье, – не нужно.
- Не нужно, монсеньор? – удивился Эффиа. – Но ведь вы не собираетесь оставить без ответа все, что натворил этот… кхм…
- Оставьте его в покое, – сказал Месье. – Пойдемте, господа.
Миньоны решили, что он не желает марать собственные руки и собирается пожаловаться кардиналу. Наутро Беврон полюбопытствовал, что же монсеньор решил делать с тем вчерашним олухом. Месье, пребывавший в странно задумчивом настроении, рассеянно отозвался: ничего. Но и это было не особенно удивительно. Герцог Анжуйский был существом добродушным и отходчивым, особенно когда пребывал в хорошем настроении, так что он в самом деле мог и простить.
Жизнь вернулась на круги своя. Во всяком случае, так казалось Беврону. Он мог бы обратить внимание на то, что Месье был непривычно тих и часто впадал в задумчивость, мечтательность и почти меланхолию, но Беврон предпочитал не вдаваться в причины этого, а просто радовался предоставленной передышке, ведь Месье в своем обычном состоянии был довольно-таки утомителен.

Через несколько дней они все поехали на придворное празднество в Сен-Жермен, и там Месье, выходя из кареты, так засмотрелся куда-то в сторону, что оступился едва не упал. Только чудом его успели поймать лакеи, открывшие дверцу и опустившие для него лесенку.
- Вот на кого он все время пялит глаза, – прошептал Эффиа Беврону и незаметно указал поверх придворной толпы, запрудившей курдонер.
Беврон посмотрел и увидел юношу в сером, расшитом сутажом плаще и шляпе в тон, которую украшали лишь несколько пестрых перьев, прикрепленных просто пряжкой (кажется, вовсе позолоченной). Возможно, эта благородная бедность мешала юноше принять участие в ярмарке тщеславия, раскинувшейся на дворе Сен-Жермена. В то время, как все толпились на виду, стремясь привлечь внимание высоких особ (в данном случае, Месье), он торопливо пробирался через толпу, держа путь куда-то в сад.
- Кто это? – спросил Беврон.
- Вы разве не узнали? Это он в Лувре размахивал шпагой.
- Неужели? – в галерее Лувра Беврон не рассмотрел юношу: во-первых, было темно, во-вторых, чрезвычайное происшествие не располагало. И сейчас он запоздало озвучил открытие, которое мог бы сделать еще тогда: – Надо же. Он очень красивый мальчик.
Эффиа со всей силы наступил ему на ногу массивным квадратным каблуком.
- Вы вообще в состоянии думать о чем-то, кроме этого?!
- Но о чем еще я должен думать в данном случае? – спросил Беврон, когда острая боль отступила и он снова обрел способность дышать.
- Например, о том, что наш на него запал. Как увидит его где-то, так чуть не сворачивает шею.
- Я не заметил, – признался Беврон.
- Еще бы! – презрительно отозвался Эффиа. – Можете мне поверить. Хорошо еще, что видятся они редко. Этот парень, кажется, думает, что монсеньор до сих пор в гневе на него, и старается не попадаться ему на глаза. Как завидит его где-то, сразу прячется. Вот как сейчас. Видите, как улепетывает? Думаю, он бы вовсе не приехал в Сен-Жермен, но, наверное, не знает, как объяснить это герцогу д’Эльбефу. Вряд ли он рассказал дядюшке, как едва не уложил брата короля.
- Герцог д’Эльбеф – его дядя? Откуда вы знаете?
- Я все о нем знаю. Уже выучил наизусть всю его нехитрую историю. Второй сын Господина Главного, совершенно нищий, живет у дяди из милости. Впрочем, дядя тоже нищий, как и все они. Хоть бы кто-нибудь из этой семейки догадался продать свои пышные гербы за хороший апанаж.

В тот же день, чуть позднее. Покои его величества. Месье, ни на кого не обращая внимания, уже целый час торчит у окна и следит за игрой в волан, которой предается на лужайке придворная молодежь. Беврон и Эффиа стоят рядом с ним. В отличие от своего господина, они не могут позволить себе повернуться спиной к его величеству, но им и не надо смотреть в окно, чтобы знать, кто там играет.
Месье настолько поглощен наблюдением, что король в конце концов не выдерживает.
- Что вы там высматриваете, Филипп? – спрашивает он и тоже подходит к окну.
Но если Месье наблюдал за игрой скрытно (должно быть, догадался, что его избегают, и старался не обнаруживать себя), то его величество преспокойно высовывается из окна, даруя всем счастье лицезреть себя, а заодно раздергивает гардины и выставляет на всеобщее обозрение и своего брата. Игра на время прекращается, все начинают кланяться, но его величество милостиво просит продолжать, и надо же, сейчас как раз подача сынка Господина Главного, но его нигде не могут найти. Пока все красовались перед его величеством, он подобрал с травы свой обшитый скромным сутажом плащик и испарился, не дожидаясь, пока Месье заметит его из окна, покажет на него пальчиком и скажет пару слов царственному брату.
Герцог Анжуйский сразу потерял интерес к игре, отошел в комнату и печально сел на подушку у ног матушки. А его величество, наоборот, разохотился до того, что вышел на улицу и присоединился к играющим.

- Не тревожьтесь вы так, он любит только женщин, – в сотый раз повторил Беврон.
Эффиа только что перехватил записку с приглашением на ужин и партию в картишки, которую мерзавец Вилькье послал шевалье де Лоррену. Вилльке он выживет без особого труда, но сам факт, что уже нашлись доброхоты, которые пытаются завлечь шевалье в Пале-Рояль!..
- Когда ты так беден, то готов любить всех, кто может наполнить твои карманы, – огрызнулся Эффиа, сжигая записку на огоньке свечи. – Почему отец с дядей не сплавят его на Мальту? Они ведь собирались. У них что, и на это нет денег? Может, мне пора заняться благотворительностью?
В конце концов они с Бевроном разработали другой план – послали в отель де Лоррен, которым владел герцог д’Эльбеф и где жил его племянник, одного из слуг Эффиа, переодетого аптекарем. Тот предложил шевалье баночку притираний, обещающих бесподобный цвет лица. Маленькая баночка – бесплатно, на пробу, ибо аптекарь выразил уверенность, что молодой господин, испытав на себе чудодейственные свойства мази, непременно обратится к нему и сделает крупный заказ. Мазь в самом деле была чудодейственной: от нее на роже моментально высыпали отвратительные крупные прыщи, которые цвели по многу месяцев. Но шевалье, похоже, обоснованно считал, что его цвет лица не нуждается в улучшении, и подарил притирания своей даме, в чем Эффиа с Бевроном вскоре смогли убедиться наглядно.

И вот наконец случилось то, чего они боялись. Месье исчез на целый день, никому не сказав, куда и зачем (а если и сказал, то посвященные хранили молчание), и вернулся в Пале-Рояль поздно ночью, таща за собой на буксире шевалье де Лоррена. Как бы предвосхищая роковую роль, которую ему предстоит играть в жизни двора Месье, шевалье был весь в крови. Она покрывала его с головы до ног, точно слой лака, и он напоминал прекрасное изваяние из какого-то невиданного пурпурного материала. Герцог Анжуйский, впрочем, тоже был запятнан кровью, грязью и еще бог весть чем. Они пережили вместе одно из тех рискованных приключений, которые так ценили и в дальнейшем, и убедились, что созданы друг для друга.
Когда за Месье и его новым приобретением затворились двери опочивальни, маркиз д’Эффиа тотчас оказался в одиночестве столь полном, что можно было подумать, будто он распространяет вокруг себя чумные миазмы. Даже Беврону пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы приблизиться к нему и сесть рядом за столик, за которым Эффиа раскладывал пасьянс, делая вид, будто ему все нипочем.
- Надо же, вы меня не бросили, – констатировал маркиз. – Весьма разумно. Нужно сначала убедиться, что я окончательно ввергнут в ничтожество. Вдруг этого маленького Гиза уже наутро, пресытившись, вышвырнут за дверь?
- Не в этом дело, – ответил Беврон, но Эффиа его как будто не услышал.

Шевалье, разумеется, никуда не вышвырнули. Новый день он встретил полновластным повелителем Пале-Рояля. Но это не значило, что миньоны, уверовавшие в перемену ветра и слишком поспешно отступившиеся от Эффиа, сделали верный выбор. Шевалье вовсе не стал требовать, как это заведено при дворе, голову прежнего фаворита на блюде. Не то чтобы он не был ревнив, но его ревность (если она вспыхивала сама по себе, а не была инспирирована Месье) отличалась причудливой логикой и обрушивалась, подобно Року, на весьма неожиданные объекты – например, на вторую супругу Месье, которая была совсем не той женщиной, которая способна завоевать мужчину даже с обычными любовными склонностями. Беврон был не единственным, кто недоумевал по поводу этой необъяснимой вражды, и гадал, не перенес ли шевалье бездумно на вторую Мадам тот антагонизм, который существовал у него с первой (ведь он был человеком привычки и с трудом менял устоявшиеся взгляды и положения). Зато тех, кого, казалось бы, сам Бог велел опасаться, шевалье никогда не опасался. В общем, Эффиа благополучно сохранил все свои позиции, за исключением одной – в постели герцога Анжуйского, но этой позицией он как раз дорожил меньше всего.
У Месье и Эффиа состоялось долгое объяснение, в ходе которого они простили друг другу все и договорились остаться друзьями. Месье вышел из комнат Эффиа с заплаканными глазами (и размазанной персидской тушью), но это были сладкие сентиментальные слезы. Эффиа выдохнул с облегчением и приготовился сводить счеты со всеми, кто вел себя с ним неосмотрительно после появления шевалье. Вот будет забавно и поучительно, если он шевалье и натравит на них!
Своими планами он с прежней доверительностью делился с Бевроном, но, едва тот взял его за руку, с возмущением вырвался.
- Сдурели?! Нас могут увидеть!
Дело происходило в саду Пале-Рояля, возле тех самых клумб с тюльпанами.
- Ну и что? – искренне удивился Беврон. – Теперь мы можем быть вместе. Кому какое дело?
- Все-таки вы болван, – разозлился Эффиа. – Думаете, я так легко забуду о своей потере и утешусь с вами? Кто потерял такое совершенство, как Месье, тот не может быть счастлив больше никогда. Мне не нужны любовники, нет. Мое сердце навеки умерло.
Именно в тот период он завел себе первую собачку – маленького лопоухого спаниеля. Страстная любовь к собачке на публику объяснялась тем, что он, Эффиа, разочаровался в людских привязанностях. Собаки, в отличие от людей, любят всю жизнь и никогда не покидают.
Месье, когда слышал подобные сентенции (а они произносились так, чтобы он непременно слышал), приходил в огромное смущение и принимался всеми силами заглаживать вину. Что-то от его щедрот перепадало и Беврону.

*грустно* Ну вот, уже и финал...

Zinder, думаете, стоило сделать из этого барочную мыльную оперу? Материала хватило бы, конечно

Так вот почему собачек у Эффиа до сих пор не наблюдалось (а я уж гадала, куда они делись) Ох и хитер же он, во всем. А привязанность к нему Беврона показана так мило и негромко, как бы между прочим. Влюбленный притихший Месье тоже прекрасен, и чувствуется, что это что-то сильное, и, наверное, ему самому прежде не ведомое. Ну и шевалье, хоть и появляется почти без слов, сразу перетягивает на себя внимание.

учитывая дефицит барочных мыльных опер по Франции, я бы не возражала
а то все Реставрация, да Реставрация - от карлов и барбар уже оскомина

Мне кажется, точка была поставлена более чем вовремя с точки зрения композиции, но господи, как хочется влезть в голову автора и его глазами смотреть эту историю хоть до конца жизни))) огромное вам спасибо, как всегда, равное удовольствие получаешь от того, что написано, и от того, как написано. Эффиа себе не изменил, что одновременно восхищает и злит, но восхищает гораздо больше))) А Беврон - да за одно его подсаживание к столику хочется его расцеловать; он такой надежный во всем этом мире грез и фата-морган. Надеюсь, что невозможность держать Эффиа за руку ему все-таки компенсируется тем видом душевной близости, который Эффиа может себе позволить, и всяческими любовными упражнениями)))
А шевалье дьявольски хорош. Кажется, это был первый и последний раз, когда его все-таки уговорили попросить прощения. Месье должен был посмаковать невозвратный момент, ах, если б он знал!

Как- это конец?! нееет!
Эффиа, Беврон прекрасны, но моё сердце навеки отдано вашей главной парочке, и здесь просто слова заканчиваются
Скажите, пожалуйста, эта история знакомства Шевалье и Месье не вымышлена? Или вы следуете канонам своей исторической саги?

Блестящий финал) И последняя фраза - как тихое свидетельство близости между Бевроном и Эффиа)
"Что-то от его щедрот перепадало и Беврону" - мне кажется, их история, так густо замешанная на земном и практичном, должна была обрести свой счастливый финал именно в таких выражениях)

Miss_N, к собачкам Эффиа должен был прийти, это постепенный процесс

Влюбленный притихший Месье тоже прекрасен, и чувствуется, что это что-то сильное, и, наверное, ему самому прежде не ведомое.
Ну да, мне думалось, что для него такое чувство должно быть шоком, как будто пыльным мешком по голове стукнули.

Zinder, а где можно почитать про Реставрацию? Если не считать Бенцони


Tender
хочется влезть в голову автора и его глазами смотреть эту историю хоть до конца жизни)))
До конца мне не очень хочется, я бы, наоборот, отмотал в начало и смотрел на очень раннего Месье. Как закалялась сталь, и все такое.

Надеюсь, что невозможность держать Эффиа за руку ему все-таки компенсируется тем видом душевной близости, который Эффиа может себе позволить, и всяческими любовными упражнениями)))
Любовные упражнения - это обязательно, а близость... не знаю, что может компенсировать такая близость.

Кажется, это был первый и последний раз, когда его все-таки уговорили попросить прощения
Конечно, и он это запомнил. Для него случившееся стало таким же шоком, как и для Месье.

Hannibal1, история вымышлена, разумеется. Хотел бы я знать, как они познакомились на самом деле, но увы

Enco de Krev, конечно, в чем еще счастье, как не в чужих щедротах? Главное, не требовать от жизни слишком многого и не стремиться ко всякому экстриму, как некоторые.

Commissar Paul, до конца моей жизни! а на жизнь Месье сотоварищи смотрела бы от самого рождения)))
а близость... не знаю, что может компенсировать такая близость
Ну, на самом деле Эффиа для своего окружения довольно последователен в практической симпатии к Беврону, если судить по Тюльпанам и Миротворцу. Это тот самый вид любви, который реализуется в делах. Кто-то там женщине своей мамонта приносит молча, а Эффиа ухитряется долго хранить симпатию и творить огромные масштабные интриги для того, чтобы добиться благ для своего друга. Ну, не только для него, но и для него в частности))

Tender, так-то оно так, но у меня практически нет сомнений в том, что если Беврон вдруг станет неудобен для Эффиа, то тот мгновенно отправит его на свалку истории или даже к праотцам Потом, наверное, будет страдать и плакаться собачке, но рука у него не дрогнет.

Ну, можно почитать Розу Тремейн (очень хорошо), Викторию Холт - серию про Стюартов (познавательно), "Эмбер навсегда", "Королевскую страсть" Патриции Хортон, "Заговор семерых" Сюзанны Грегори, и, конечно же, великую "Ртуть" Нила Стивенсона с продолжениями (хотя Стивенсон и барочную Францию неплохо охватил, за что ему отдельное спасибо, не говоря уже о феерическом описании посольства Петра I в Европу в одном из романов "Барочного цикла"). Это все точно есть на русском. На английском есть два романа про Генриетту (Royal Flash и Minette, хотя второй скорее половинка романа) и бесконечный список второстепенных английских романов.

Commissar Paul, ну это естественно! разве не все отношения такие же?)) Не думаю, что хоть кто-то из круга Месье стал бы терпеть глубокий дискомфорт. Но военная кампания в пользу того, кто попал в опалу? Это прямо как поход к гробу господню на прекрасную даму!)))

"Тюльпаны" прекрасны от начала до конца! Опешивший Месье очень позабавил, как и "извинения" шевалье)) читать дальшеВсе же мне упорно чудятся в этой вашей паре соционические Гексли и Габен (со скидкой на эпоху). Наблюдать за маневрами Эффиа — сплошное удовольствие, похоже, что он вовсе не делает ошибок. Интересный характер. И интересные отношения между Эффиа и Бевроном — своеобразная, но глубокая привязанность)

Zinder, Стивенсона я читал, а остальное поищу. Спасибо за наводку!

Tender, в круге Месье просто никто не стал бы вступать в постоянные отношения. Но если бы кого-то угораздило влюбиться, он бы, наверное, как раз стал играть в терпячку. Немногие обладают такой беспощадной трезвостью, как Эффиа.

insowlia, Месье и шевалье - это же Гамлет и Горький. Габен - это кто-то вроде Беврона.

Commissar Paul, а вы выложите Тюльпаны на Фб? В дневниках неудобно читать полный текст...

Уух, ну вот и финал, и он замечательный, Эффиа я залюбила еще больше. Он просто человек своего времени и на своем месте. И так нравится, что у вас все произведения переплетены между собой, вы выхватываете млменты, эпизоды из всей жизни героев. Спасибо за этот барочный "тортик" )) С нетерпением жду ваших следующих работ!

Hannibal1, постараюсь, если лень не одолеет

nightelly, раз в каноне сплошные белые пятна, приходится их заполнять из своего воображения и создавать фанон. Поэтому все и переплетено
Спасибо вам

Как наркоман, пошла в очередной раз зарядиться дозой любимого и не могу молчать: до чего же хороша эта истоия, всем, всем обаятельна, от грустного реализма истории абсолютно одинокого в своих пристрастиях человека, ровно такого смелого, чтобы не оставить надежду, но осторожного настолько, что его нужно было всерыть, как раковину, до Эффиа, который огонь души моей и слов таких не имею, чтобы сказать, как дивно он у вас удался <3

Tender, Как приятно, что вы не забываете этот почти случайный фичок. Скоро я напишу ещё про этих героев, как и обещал.

Commissar Paul, их невозможно забыть. Как Гиш с Маниканом, они прописываются в подкорке Жду и вот в предвкушении гоняю по вене любимое))